Ты помнишь ли, мой друг, что видел я с тобою В один из теплых летних дней: Ту падаль гнусную, у горки под сосною Лежавшую, среди камней? Задравши ноги вверх блудницею позорной, Ядами жгучими полна, Валялась без стыда она, дыша тлетворно, И будто ласкам отдана. И солнца луч сиял над падалью гниющей, Чтоб, растопясь, она могла Вернуть сторицею Природе всемогущей Все, что в одно она слила. Глядели небеса на труп, их сердцу милый, Цветком готовый расцвести. Зловонием таким несло, что поспешила Ты, вся бледнея, отойти. Над вздутым животом летали мухи тучей, И выходили чередой Полки червей, слюной стекающих тягучей По этой ветоши живой. То восходило все, то падало, как волны, И труп сухим огнем трещал. Казалось нам, что он, дыханьем слабым полный, Все разрастался и вспухал. И мир тот издавал невнятный шум упорный, Как дождь и ветер средь ветвей Иль рожь сыпучая, когда крестьянин зерна Бросает веялкой своей. Все становилось сном, стирались очертанья, Как будто образы картин Заброшенных, чей смысл в своем воспоминаньи Творец воссоздает один. За скалы убежав, скрывался пес голодный И ждал, поджавши хвост меж ног, Ухода нашего, чтоб оторвать свободно Им недоеденный кусок. – И все же будешь ты такой, как мерзость эта, В которой все – чума и гной, Звезда моих очей, луч солнечного света, Ты, моя страсть и ангел мой! Да, будешь ты такой, царица вожделений, Когда, заслыша Смерти зов, Уйдешь ты, под травой и зеленью растений, Тлеть одиноко средь гробов. Тогда, моя краса, скажи толпе проворной Тебя съедающих червей, Что образ я храню и лик нерукотворный Уж разложившихся страстей!
Счастье
Счастье — это всего лишь хорошее воспоминание в череде серых будней.